"Последний же враг истребится — смерть."/"Для поражения нет оправдания."
Температура в богато убранной гостиной багдадского дворца султана высока, хоть небо давно украсилось звездами, словно усыпанный сияющими в свете лампад камнями наряд танцовщицы, ублажающей взоры высоких гостей.
Смуглокожие мальчики-рабы, усердно работающие опахалами, устроились за курильнями, дабы господа ощущали лишь запахи благовоний, а не их блестящих от пота тел.
Воздух в комнате, душно пропитанный запахами сандала, розы и кокоса, дрожит от напряжения и волн неприязни, исходящих от расслабленно развалившихся на подушках гостей милостивого султана Самасама ад-Дуала. Собравшиеся лениво обмениваются доброжелательными замечаниями и довольными взглядами, только Аламгир-шан слегка поводит плечом, позволяет вздрагивать тонким пальцам в такт музыке, словно опережая движения танцовщицы, за которой он наблюдает из под полуопущенных ресниц. Европеец, конечно, не замечает, что визирь откровенно следит за ним самим, слизывает дынную сладость с кривящихся в надменной усмешке губ, - уж Тагир то прекрасно помнит, как гнулся в танце прозванный Дамилем.
На плечах танцовщицы лежит змея, безучастная и безвольная, обкуренная различными сонными снадобьями – не из страха за рабыню, но для безопасности дорогих гостей. Девушка, польщенная обществом, перед которым ей посчастливилось сегодня танцевать, обводит мужчин глубокими, черными, словно ночь, глазами, останавливает взгляд на европейце и делает несколько шагов к нему. Ну, разумеется, кому же нравится только смотреть, без возможности прикоснуться к умасленной гладкой коже? На миг она замирает, опасливо глянув на своего повелителя, но Самсам, только рукой махнул, да благодушно рассмеялся – видно же с каким жадным нетерпением Аламгир абу Айниджамал поглядывает на рабыню.
Темноволосая красавица останавливается перед зеленоглазым европейцем, плавно опускается на пол – рядом с подушками, но не на них, – прогибается назад так, что, кажется, вот-вот переломится и уже не сможет подняться. Однако музыка меняется, и девушка стремительно подается вперед, чуть нависает над полулежащим мужчиной, бахрама лифа дразнящее щекочет живот, утянутый лишь тонким шелком. От резких движений змея шипит и приподнимает голову, по губам странного европейца змеится усмешка, он зачем-то передразнивает шипение змеи. Танцовщица спешит отойти обратно в центр площадки, ожидая, кто ещё из гостей захочет поманить её ближе.
На челе султана едва заметно легкое волнение – девица так постаралась, что даже он не успел разглядеть момент, когда в кубок Аламгира упали несколько маслянистых капель без запаха. Но верная Нальяра не могла его подвести, по её мимолетному взгляду, он понимает, что поручение выполнено, из могучей груди вырывается облегченный вздох.
Нальяра кружится в танце, музыкальный темп, и без того быстрый, все нарастает, словно музыканты играют на углях.
Аламгир, приподнявшись на локте, высоко поднимает бокал. Странные европейцы, но к такой манере говорить тосты, все уже привыкли, кое-кто, сам халиф, к примеру, даже нашел её занимательной. «Что ж, пусть его, главное пей быстрее, приблудный варвар».
- Я хотел бы осушить кубок за нашего любезного хозяина, славного и гостеприимного султана Самсама ад-Даула! За почтившего нас своим обществом почтеннейшего эмира Тагира ибн Заманшаха, сына великого халифа! А также за всех моих дорогих друзей, возможность видеть которых каждый раз наполняет сердце радостью!
Он трижды ударяет пальцем по боку кубка, раздается громкое звяканье: видимо, поадает по металлу одним из перстней. Широкое лицо Самсама расплывается в дружелюбной улыбке, он даже приподнимается на подушках, дабы выразить свое наслаждение от общества такого интересного человека – всё же это будут последние слова, которые зеленоглазый сын шакала услышит. Но тут танцовщица пронзительно вскрикивает – проклятая ползучая тварь, взбудораженная музыкой и тряской, в мгновение ока опутала тонкий стан тугими кольцами и вонзила зубы в нежную кожу.
Перепуганные рабы кидаются кто к девушке, кто – прочь. Иноземный факир, сейчас выглядящий бледнее европейца, загоняет змею в горшок, беспрестанно клянясь своей зурной, что такое с ней впервые. Однако его лепет вовсе не трогает мрачного султана. Он скорбно смотрит на вздувшееся тело Нальяры и на пряное вино, пролившееся на пол из кубка Аламгира: заметавшийся раб умудрился выронить опахало, ударившее зеленоглазого по поднятой в тосте руке.
Выслушав тысячу извинений и покидая, наконец, гостеприимный дворец, Аламгиршан размышляет о том, что игра опять закончилась в ничью. План Самсама провалился, но и сам султан лишился всего лишь одной из убийц. Банальность и простота избранного способа почти обидны, впрочем, и Аламгир, в свою очередь, не особо старался, и лишь феноменальная безалаберность объясняла, отчего никто не заметил, что кожа и глаза одного маленького раба затемнены магически.
Дамиль бы не возражал играть дальше. Вот только недавно султан заигрался, теперь даже вмешательство халифа, отправившего сюда визиря, не спасёт Самсама от расплаты. Посетить его сегодня было необходимо, показаться всем, пообщаться, продемонстрировать, что нет необходимости скрываться. При этом точно решено: до следующего дня рождения светоносный султан не доживет.
***
- Ты зссачем в меня веером кинул?! – возмущенно фыркнул Слизерин, недовольно поглядывая на внушительный синяк на запястье и насмешливо на Эндрю, пытающегося самостоятельно снять с себя эффекты изменения внешности.
- Но масстер Салазар, надо же было что-то придумать, там же был яд!
- А то я ссам предупреждения не слышшшал? – не меняя тона возразил учитель. – Мог бы запомнить, как выглядит мой артефакт, нейтрализующщий яды. Что ессли бы я тебя сразу вытащить не смог?
- Там бы оссставили, - буркнул Эндрю, манера которого растягивать шипящие во время особо волнительных моментов Салазара несколько напрягала.
- Вполне возможно, – заключил маг, затем все же сменил гнев на милость. – Ты прекрасно ссправился с тем, чтобы пробраться внутрь, не вызвав слишком много подозрений даже у Тагира. Хорошшо.
Зеленые глаза Эндрю засверкали. Ему очень хотелось расспросить о том, кто же такой этот Тагир – сын халифа, но наставник уже активировал телепорт, и как только они оказались в Хогвартсе приказал:
- Направляйссся в спальню. Завтра с утра практическое занятие по артефактам защиты, - и ушел в сторону своих покоев.
Смуглокожие мальчики-рабы, усердно работающие опахалами, устроились за курильнями, дабы господа ощущали лишь запахи благовоний, а не их блестящих от пота тел.
Воздух в комнате, душно пропитанный запахами сандала, розы и кокоса, дрожит от напряжения и волн неприязни, исходящих от расслабленно развалившихся на подушках гостей милостивого султана Самасама ад-Дуала. Собравшиеся лениво обмениваются доброжелательными замечаниями и довольными взглядами, только Аламгир-шан слегка поводит плечом, позволяет вздрагивать тонким пальцам в такт музыке, словно опережая движения танцовщицы, за которой он наблюдает из под полуопущенных ресниц. Европеец, конечно, не замечает, что визирь откровенно следит за ним самим, слизывает дынную сладость с кривящихся в надменной усмешке губ, - уж Тагир то прекрасно помнит, как гнулся в танце прозванный Дамилем.
На плечах танцовщицы лежит змея, безучастная и безвольная, обкуренная различными сонными снадобьями – не из страха за рабыню, но для безопасности дорогих гостей. Девушка, польщенная обществом, перед которым ей посчастливилось сегодня танцевать, обводит мужчин глубокими, черными, словно ночь, глазами, останавливает взгляд на европейце и делает несколько шагов к нему. Ну, разумеется, кому же нравится только смотреть, без возможности прикоснуться к умасленной гладкой коже? На миг она замирает, опасливо глянув на своего повелителя, но Самсам, только рукой махнул, да благодушно рассмеялся – видно же с каким жадным нетерпением Аламгир абу Айниджамал поглядывает на рабыню.
Темноволосая красавица останавливается перед зеленоглазым европейцем, плавно опускается на пол – рядом с подушками, но не на них, – прогибается назад так, что, кажется, вот-вот переломится и уже не сможет подняться. Однако музыка меняется, и девушка стремительно подается вперед, чуть нависает над полулежащим мужчиной, бахрама лифа дразнящее щекочет живот, утянутый лишь тонким шелком. От резких движений змея шипит и приподнимает голову, по губам странного европейца змеится усмешка, он зачем-то передразнивает шипение змеи. Танцовщица спешит отойти обратно в центр площадки, ожидая, кто ещё из гостей захочет поманить её ближе.
На челе султана едва заметно легкое волнение – девица так постаралась, что даже он не успел разглядеть момент, когда в кубок Аламгира упали несколько маслянистых капель без запаха. Но верная Нальяра не могла его подвести, по её мимолетному взгляду, он понимает, что поручение выполнено, из могучей груди вырывается облегченный вздох.
Нальяра кружится в танце, музыкальный темп, и без того быстрый, все нарастает, словно музыканты играют на углях.
Аламгир, приподнявшись на локте, высоко поднимает бокал. Странные европейцы, но к такой манере говорить тосты, все уже привыкли, кое-кто, сам халиф, к примеру, даже нашел её занимательной. «Что ж, пусть его, главное пей быстрее, приблудный варвар».
- Я хотел бы осушить кубок за нашего любезного хозяина, славного и гостеприимного султана Самсама ад-Даула! За почтившего нас своим обществом почтеннейшего эмира Тагира ибн Заманшаха, сына великого халифа! А также за всех моих дорогих друзей, возможность видеть которых каждый раз наполняет сердце радостью!
Он трижды ударяет пальцем по боку кубка, раздается громкое звяканье: видимо, поадает по металлу одним из перстней. Широкое лицо Самсама расплывается в дружелюбной улыбке, он даже приподнимается на подушках, дабы выразить свое наслаждение от общества такого интересного человека – всё же это будут последние слова, которые зеленоглазый сын шакала услышит. Но тут танцовщица пронзительно вскрикивает – проклятая ползучая тварь, взбудораженная музыкой и тряской, в мгновение ока опутала тонкий стан тугими кольцами и вонзила зубы в нежную кожу.
Перепуганные рабы кидаются кто к девушке, кто – прочь. Иноземный факир, сейчас выглядящий бледнее европейца, загоняет змею в горшок, беспрестанно клянясь своей зурной, что такое с ней впервые. Однако его лепет вовсе не трогает мрачного султана. Он скорбно смотрит на вздувшееся тело Нальяры и на пряное вино, пролившееся на пол из кубка Аламгира: заметавшийся раб умудрился выронить опахало, ударившее зеленоглазого по поднятой в тосте руке.
Выслушав тысячу извинений и покидая, наконец, гостеприимный дворец, Аламгиршан размышляет о том, что игра опять закончилась в ничью. План Самсама провалился, но и сам султан лишился всего лишь одной из убийц. Банальность и простота избранного способа почти обидны, впрочем, и Аламгир, в свою очередь, не особо старался, и лишь феноменальная безалаберность объясняла, отчего никто не заметил, что кожа и глаза одного маленького раба затемнены магически.
Дамиль бы не возражал играть дальше. Вот только недавно султан заигрался, теперь даже вмешательство халифа, отправившего сюда визиря, не спасёт Самсама от расплаты. Посетить его сегодня было необходимо, показаться всем, пообщаться, продемонстрировать, что нет необходимости скрываться. При этом точно решено: до следующего дня рождения светоносный султан не доживет.
***
- Ты зссачем в меня веером кинул?! – возмущенно фыркнул Слизерин, недовольно поглядывая на внушительный синяк на запястье и насмешливо на Эндрю, пытающегося самостоятельно снять с себя эффекты изменения внешности.
- Но масстер Салазар, надо же было что-то придумать, там же был яд!
- А то я ссам предупреждения не слышшшал? – не меняя тона возразил учитель. – Мог бы запомнить, как выглядит мой артефакт, нейтрализующщий яды. Что ессли бы я тебя сразу вытащить не смог?
- Там бы оссставили, - буркнул Эндрю, манера которого растягивать шипящие во время особо волнительных моментов Салазара несколько напрягала.
- Вполне возможно, – заключил маг, затем все же сменил гнев на милость. – Ты прекрасно ссправился с тем, чтобы пробраться внутрь, не вызвав слишком много подозрений даже у Тагира. Хорошшо.
Зеленые глаза Эндрю засверкали. Ему очень хотелось расспросить о том, кто же такой этот Тагир – сын халифа, но наставник уже активировал телепорт, и как только они оказались в Хогвартсе приказал:
- Направляйссся в спальню. Завтра с утра практическое занятие по артефактам защиты, - и ушел в сторону своих покоев.